Как добираться до Грешнева, Некрасов указал в своих «Автобиографических заметках»: “Если переехать в Ярославле Волгу и пройти через Тверицы, то очутишься на столбовом почтовом тракте. Проехав 19 вёрст по песчаному грунту, где справа и слева песок, песок, мелкий кустарник и вереск (зайцев и куропаток там несть числа), то увидишь деревню, начинающуюся столбом с надписью: «Сельцо Грешнево, душ столько-то господ Некрасовых»”.

Теперь от Ярославля можно добраться до Грешнева на машине минут за двадцать, а автобусом, конечно, подольше.

Едва отъехав от города, мы начинаем слышать мелодию названий деревень и сёл, которые знакомы по произведениям поэта. Дорожный указатель говорит о том, что в полутора километрах справа находится Ботово, его видать с дороги. Это название входит в текст «Деревенских новостей» (“В Ботове валится скот...”). Само стихотворение — о дороге поэта на родину, которая полна дорогих, родных с детства примет, о местах и людях, которые милы сердцу. В некрасовской поэзии каких только нет путей: есть и дорога-обман (праздничная дорога коробейников, оканчивающаяся гибелью), и загадочная дорога в поисках счастья в поэме «Кому на Руси жить хорошо», и жертвенная дорога декабристок в «Русских женщинах», и много других, из которых выделяется дорога — исток всех иных, многократно описанная, вспоминаемая, предчувствуемая, узнаваемая вновь и вновь — дорога на родину:

Благодарение Богу,
Я совершил ещё раз
Милую эту дорогу...

Ярославско-костромская дорога — это участок большой дороги из Санкт-Петербурга в Сибирь, её называли ещё Сибиркой. Во время весенних разливов Волги эта дорога в Ярославском уезде затоплялась отчасти водой, а в Даниловском затоплялась вся, на это время движение переносилось на нагорную дорогу (по правому берегу Волги), в конце 1850-х годов оно было перенесено туда окончательно. Вот такие своеобразные места раньше здесь были.

Через несколько минут после поворота к Ботову проезжаем деревню Вахрушово. Первое использование Некрасовым в поэтических произведениях названий населённых мест Ярославской губернии следует отнести к 1845 году — в шуточном стихотворении «Карп Пантелеич и Степанида Кондратьевна». Стихотворение это до сей поры в собраниях сочинений поэта перепечатывается как предположительно приписываемое Некрасову. Однако встречающиеся в тексте названия позволяют аргументировать авторство более полно. По поводу одного героя говорится, что он «владел Вахрушовым обширным», а другой характеризуется как «обладатель деревни Сопёлок (Турово тож)». Само название — «Сопёлки (Турово тож)» — несёт интересный подтекст. Дело в том, что первым населённым пунктом вниз по Волге (по правому берегу) после Ярославля были Сопёлки, затем следовал ряд деревень и сёл, а на границе с Костромской губернией стояло Турово. То есть здесь мы имеем дело с попыткой создания названия-символа путем использования реальных названий.

Сопёлки и Турово, а правильнее, наверное, места от Сопёлок до Турова известны как классические охотничьи места Некрасова.

Вместе с тем Сопёлки известны и тем, что в конце ХVIII века там старцем Евфимием была создана секта “бегствующего иерейства”, или, как стали говорить позднее, странников. И.С. Аксаков, входивший в состав Комиссии по расследованию раскола в Ярославской губернии, описывал это село в письме от 14 сентября 1850 года так: “На этой неделе мы ездили в уезд, и там я осматривал знаменитое село Сопёлки, где все почти дома устроены с потаёнными местами, фальшивыми крышами, двойными стенами и т.п. Следовательно, уже самые постройки производились с умыслом, и пристанодержательство не случайное, а организованное”. Подобные тайники были распространены по всему Поволжью Ярославской губернии. Возможно, что деятельность странников и борьба с ними правительства послужили впоследствии поводом к созданию рассказа о “Божьем страннике” Ионе Ляпушкине и “старообряде Кропильникове” в поэме «Кому на Руси жить хорошо».

А за Вахрушовом, на горе, расположилось село Печёлки, церковь этого села километров 10–15 сопутствует дорожным людям — то приближаясь, то вновь отдаляясь... Вскоре становятся видны купола и Абакумцевской церкви.

В творчестве Некрасова сельский храм часто предстаёт как одна из характерных черт русского пейзажа, как одна из определяющих его особенностей:

Краса и гордость русская
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам...

(«Кому на Руси жить хорошо»)

И одна из примет дороги поэта на родину — сельская церковь:

Главы церквей сияют впереди —
Недалеко от отчего порога!
(«Последние элегии»)
Одно из вспоминаемых впечатлений детства и юности:

Храм Божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул...

(«Тишина»)

Образ сельского храма у Некрасова — один из устойчивых, мы имеем возможность говорить о развитии его, о его изменениях. Обращение к этому образу у поэта связано с наивысшим поэтическим и душевным напряжением.

В «Тишине», в «Рыцаре на час» сельский храм приобретает черты памятника скорби, покаяния, сокровенного свидетеля пережитых и переживаемых мук.

Единению в горе порою поэт мог противопоставить единение в радости: в стихотворении «Накануне Светлого праздника» сельский храм предстаёт именно как символ праздника, его средоточие. А в «Сельской ярмонке» церкви отведена даже роль участника в кратком общем веселье:

И даже церковь старую
С высокой колокольнею
Качнуло раз-другой...

Долгое и подробное описание разрушающейся сельской церкви в «Детстве» как бы завершает череду образов сельского храма. Здесь храм возникает и как хранитель памяти о поколениях прихожан. Сам ритм, напоминающий ритм церковной службы, создаёт ощущение обряда поминовения:

В ветхую церковь бестрепетно
В праздники шли православные, —
Шли старики престарелые,
Шли малолетки беспечные,
Бабы с грудными младенцами,
В ней причащались, венчалися,
В ней отпевали покойников...

Говоря об образе сельского храма у Некрасова, конечно, следует отметить, что поэт воплотил в стихах народное восприятие церкви, обычаи которой вплетались в крестьянскую жизнь, пронизывая её от рождения до последнего приюта. * * *

В стороне от дороги (примерно в километре) — церковь села Абакумцева. Это место особое. Некрасовы, живя в Грешневе, были прихожанами абакумцевской церкви Петра и Павла. Возле неё похоронены дед поэта, его мать и отец, его дядюшки, его братья.

Этот храм описывается в стихотворении «Рыцарь на час»:

В стороне от больших городов,
Посреди бесконечных лугов,
За селом, на горе невысокой,
Вся бела, вся видна при луне
Церковь старая чудится мне,
И на белой церковной стене
Отражается крест одинокий...

Рядом с церковью находится здание школы, которая была построена для крестьянских ребятишек на средства поэта.

Мир некрасовских мест неповторим, привлекает в нём и такая черта, как своеобразное взаимопроницание: одно место напоминает о другом, а то связано с третьим, с четвёртым...

Раз уж мы отдалились от большой дороги, то продвинемся ещё немного — и окажемся на Теряевой горке. Первое, что приходит здесь на ум, — это строчки из поэмы «Дедушка»:

Рад я, что вижу картину
Милую с детства глазам.
Глянь-ка на эту равнину —
И полюби её сам!
Две-три усадьбы дворянских,
Двадцать господних церквей,
Сто деревенек крестьянских
Как на ладони на ней!

Что интересно — во времена Некрасова “две-три усадьбы дворянских” увидеть с Теряевой горки было легко, а вот двадцать церквей — нет. Однако именно такое число сельских храмов и было в ближайших окрестностях Грешнева. Перед нами в поэме возникает пейзаж, увиденный с птичьего полёта, и это для Некрасова не редкость, в стихотворении «Накануне Светлого праздника» встречаемся с таким же ракурсом: “Пестрел деревнями, дорогами дол...”

На северном склоне Теряевой горки стоит деревня Спиридово, а километров десять ещё к северу — Давыдово. Эти названия звучат в «Коробейниках»:

Нужно было из Спиридова
Вызвать Тита Кузьмича,
Описались — из Давыдова
Взяли Титушку-ткача!

Использованы материалы www.lit.1september.ru